Отредактировано:18.05.07 09:08
[COLOR=red]Дурдом Ромашково!Автобиография покоцаная,порезаная и сделанная приличной по просьбе..
...приемной комиссии ВГИКА. Здесь правда. Но настолько поверхностная, что мама не горюй... Не упоминается ни одной личной ситуации, исключительно жизненно-обучабельные. Но все равно забавно получилось.[/COLOR]
С крыши видно далеко, а слышно плохо. Но ведь на ветер можно просто наплевать и наблюдать за тем, как гнуться ветви деревьев. Это банально, но иногда мне даже кажется, что красиво.
В данный момент наступает утро 15 мая 2007 года, спят жильцы незнакомого мне дома, на крыше которого я сижу, шумно носятся по улицам знаменитые на весь район свихнувшиеся байкеры и на них лают большие и старые дворовые собаки. Байкеры их, конечно, не слышат – байкеры слушают дорогу. А собаки – себя. Собаки любят лаять даже на безобидных велосипедистов.
Я только что пришла с берега реки, где когда-то пообещала появляться хотя бы раз в год и теперь жду, когда откроется метро. Но ждать около станции непривычно и душно, к тому же, если играть на гитаре, то с крыши жильцам не слышно и никто не будет выходить, ругаться и объяснять мне, что Курт Кобейн был наркоманом. Я и сама это знаю, но почему-то квадратные мужики в рваных тельниках с сигаретами типа «козья ножка» в зубах все время кричат, что играть надо тише, а «Нирвана» испортила кровь русской молодежи. Не смотря на то, что я играю только свои песни…
Крыша уже прогрелась и можно лежать на спине, слепо перебирая струны и мурлыкая под нос тихую мелодию. Но меньше чем через час откроют метро, я придавлю кипу рисунков планшетом, засуну рассказы в гитарный чехол и сделаю еще один шаг под землю. В направлении совершенно необъяснимой весенней скуки и совсем привычной неизвестности. Но это – меньше чем через час. А пока можно лежать на спине и перебирать ворох мыслей.
«Я случилась для этого мира в прохладную пятницу двенадцатого ноября 1989 года. По крайней мере, так принято считать, хотя мне всегда нравился общеизвестный факт того, что врачи понятия не имели, когда именно я родилась: в одиннадцать пятьдесят девять или все же в двенадцать часов нового дня ровно. Мир встретил меня приветливо и радушно, как и положено – в час моего рождения небо взорвалось полнолунием и первым в том году снегопадом.
Шесть лет спустя, я сделала потрясающее открытие: психолог, рассматривавший детишек-первоклассников перед тем, как позволить им войти в школу, смущенно сообщил отцу, что характер у меня «нордический». Я громко фыркнула на психолога и спросила у папы, что тот имел в виду. Объяснение, полученное мною, звучало так:
Это – школа, здесь надо общаться с другими и читать то, что говорит учитель!
Я осталась страшно довольна ответом и всю дорогу домой выясняла у отца, почему взрослые бояться «выделиться из коллектива» и считают, что «все дети должны быть шумными». Убедиться в этом окончательно мне удалось посредством преподавателя пения, который просто сходил с ума от присутствия в хоре девочки с низким голосом.
До девятого класса я училась в бесплатной школе, где мелкие, а потом и крупные потасовки редкостью не считались. Классы состояли в основном из мальчишек, главной задачей которых было «Потравить Ближнего Своего». Или дальнего – чужие металлические и пластмассовые пеналы в другой конец класса летали замечательно. Поговорить можно было только с парой-тройкой ребят, в ужасе исчезавших во время перемены под партами или в раздевалке. Походив некоторое время в недоумении, и увернувшись от собственного рюкзака, я приняла решение спросить совета у мудрецов. На вопрос «Что делать, если одноклассники дерутся?» ответ я получила такой же твердый и уверенный, как и в первом классе:
Если кто-то тебя обидит или возьмет у тебя что-то без спроса, немедленно скажи учителю!
Отхватив на следующее утро хорошего щелчка линейкой и разыскивая пропавший без вести рюкзак, я начала задумываться о том, что папы могут ошибаться… Самозабвенно вычислив нарушителя моего спокойствия, я дипломатично сообщила ему о возможных мерах наказания. Одноклассник Санька, которому никогда не нравились мой курносый нос, рыжие волосы и футбольный клуб «Локомотив», просьбам не внял, скривил мину, замахнулся пакетом со «сменкой» и… получил потомственно хорошую затрещину. Из кабинета учительницы я выходила героиней и под восторженный писк одноклассницы Наталки обещала защищать всех и, если надо, в одиночку.
Через пару-тройку лет драки в школе стояли недюжинные, кого-то отправляли в «детскую комнату», кто-то тихонько терпел или жаловался родителям, а кто-то и вовсе ревел в голос. Но, не смотря на все явные недостатки наших классов, вечная борьба с однокашниками сплотила накрепко небольшую компанию местных «спартанцев». Меня, хрупкого бывшего лицеиста Олега, огромного восьмиклассника Николу и маленького вертлявого Антошку Тихомирова. Мы увлекались историей, читали стихи декадентов и символистов, обожали научную фантастику, занимались футболом, тхэквандо и намеревались сбежать из школы сразу после того, как я закончу девятый класс. Как и поступили.
За год до того, как я попала в десятый класс «Центра Образования 1089 «Коллаж», как гордо называлась художественно-театральная школа, которую я окончила, успела завершиться «семилетка» моего обучения в музшколе имени Андреева. Самоотверженно сдав экзамены по всем предметам на «хорошо - отлично», я еще год шарахалась звуков фортепиано и обходила свой инструмент любыми окольными путями. А вот за гитарой, рисованием и в клубе боевых искусств я проводила большинство своего времени.
[COLOR=red]ПРОДОЛЖЕНИЕ В КОММЕНТАХ[/COLOR]